В четверть четвертого, когда он готовился к приему клиента, дверь быстро распахнулась, и в комнату вбежала Розмари Тэтчер. Ее вид, дикий и растрепанный, свидетельствовал о катастрофе, словно она только что спаслась от пожара или аварии в метро. Казалось, только очки сохраняли спокойную индивидуальность, большие, отражающие свет, выделяющиеся на вытянутом, небольшом, с поджатыми губами лице.
— Пожалуйста, — сказала она. — О, пожалуйста, остановите Маурин.
Она, должно быть, бежала. Ее голос прерывался сдавленным затрудненным дыханием. Эндрю представил себе ее, спасающуюся из Павильона («Я угощаю, я настаиваю»), как от стаи бешеных собак, разгоряченных погоней. Он обошел стол и попытался усадить ее, но она оттолкнула его руку.
— Нет. Послушайте. Вы должны. Она рассказала мне о Недди все: о Лас-Вегасе, о неприятности во Флориде, о блондинке, которую он привел в ваш дом прошлой ночью. Она думала, это охладит меня. Как будто я не знаю Недди, как будто я не воображала куда более страшные вещи о нем, чем эти, как будто это все может иметь значение, если я люблю его, если как раз именно после всех этих идиотских проделок я-то и нужна ему.
Она смотрела на Эндрю сквозь очки напряженно, как сова.
— Я сказала ей, что мне абсолютно все равно, ограбил ли Нед банк, убил ли десяток людей, но она просто не смогла это понять. Она сказала, что я сумасшедшая и что, раз у меня нет никакого здравомыслия, ей придется воспользоваться своим. Она сказала, что пойдет к родителям…
Розмари схватила его за руку. Слишком жесткая, мужская хватка для такой слабой девочки.
— И она пойдет, если вы не остановите ее. Поэтому, пожалуйста, прошу вас, заставьте ее понять, что это не ее дело, что она не имеет права вмешиваться, разрушать, ломать, коверкать…
Эндрю взглянул на нее сверху. Эта юная фурия, одержимая любовью, совсем не походила на «неопытную девочку в лесу», как говорил Нед, нуждающуюся в защите.
— Позвоните ей, — потребовала она. — Сейчас же. Она пошла домой. Я взяла с нее слово, что в течение ближайших часов она снова все обдумает. Все равно у нее не было выбора, как я объяснила ей, поскольку папа весь день на собрании правления, а мама в бридж-клубе. Но она пойдет к ним, я ее знаю. Поэтому вы должны остановить ее, ведь это абсурд. Вы не знаете папу. С мамой все в порядке. Но папа — он из Темных Времен. Если он услышит все эти вещи о Недди, он… он откажет в своем согласии. Но это ничего не изменит, потому что я в любом случае собираюсь выйти замуж за Неда. Я совершеннолетняя. У меня есть свои деньги. Какая, в самом деле, разница, что Недди все истратил, если у меня есть собственные деньги? Мама и папа не могут остановить нас. Никто не может. Но если Маурин сунется, она только сделает им больно, запутает их, заставит их ужасно страдать.
Она повернулась к телефону и положила руку на трубку.
— Позвоните ей. Пожалуйста. Сейчас.
Это выглядело мелодраматично и немного глупо, но такая свирепая целеустремленность в столь молодой девушке тоже трогала Эндрю.
Стараясь придать голосу как можно больше добродушия, он сказал:
— Но, Розмари, я думаю, ты не понимаешь положения Маурин. Она предана твоим родителям; они для нее как родные отец и мать. Она знает, как важно твое замужество для них, поэтому вынуждена трезво смотреть на вещи и пытается разрешить все наилучшим образом для каждого.
Розмари рассмеялась.
— Вы считаете, что таков ее мотив?
— Разумеется.
— Странно слышать это от ее мужа. Разве вы так совсем и не узнали Маурин? Маурин, беспокоящаяся о моих родителях? Маурин, пытающаяся разрешить все наилучшим образом для каждого? Маурин никогда не делала ничего, если сама не была в этом заинтересована. Она ненавидит меня. И всегда ненавидела, потому что она была хорошенькой, а я была невзрачной, но все же у меня были деньги. Это злость, вот что это, злость и зависть и даже хуже. Теперь у нее большие возможности. По крайней мере она может понравиться маме и папе. Посмотрите-ка, как Розмари подвела вас. Посмотрите, я лучше, я ласковая, та, которой можно доверять…
Гнев вдруг захлестнул его, и Эндрю почти не мог себя контролировать. Он почувствовал, как его руки дрожат от желания ударить ее. Но в этот момент вошла мисс Минтер, чтобы доложить, что в приемной его ждет клиент. Равновесие сразу восстановилось. Его гнев показался ему таким же детским, как и безумное обвинение, сделанное Розмари против его жены.
— Я сожалею, — сказал он, — но, боюсь, вам придется покинуть мой офис.
— А вы поговорите с Маурин? Вы остановите ее?
— Ну разве у вас нет ни капли здравого смысла, чтобы приходить ко мне со всем этим?
— Но Недди — ваш брат.
— И Маурин — моя жена. Довольно странно, что у нас не сложилось одинакового мнения о ней. Я думаю, вам также будет полезно узнать прямо сейчас, что если она решит все рассказать вашим родителям, то я обязательно поддержу ее в этом.
Розмари Тэтчер стояла, свирепо глядя на него, облизывая пересохшие губы.
— Вы дурак, — сказала она, — вы бедный трогательный дурак.
Она развернулась, ее очки ярко сверкнули, отразив окно, и помчалась, пропуская в дверях мисс Минтер.
— Ба! — сказала мисс Минтер.
— В самом деле — ба, — сказал Эндрю.
Потом в офис вошел клиент, поэтому не было возможности позвонить Маурин.
После пяти клиент ушел. Эндрю отпустил мисс Минтер и пробыл еще какое-то время на работе, готовя бумаги к завтрашнему дню. Розмари не удалось нарушить его новое состояние покоя и счастливого доверия. А сейчас, когда его гнев утих, ему казалось, что он даже восхищается ею. Знал ли Нед об этом или нет, но он увлекся девушкой, которая более чем способна подчинить его, и, поскольку у нее имелись собственные деньги, было похоже, что ей не составит большого труда привести его под венец, что бы там Маурин ни думала по этому поводу.
Хорошо, просто прекрасно, думал Эндрю. Может, это укротит Неда.
Когда он покидал офис, почти в шесть, цветочный магазин в его здании был еще открыт. Он купил большой букет красных и белых гвоздик и, взяв такси, добрался до дому. Пока он поднимался в лифте, аромат цветов наполнил его ощущением весны, и внезапно ему пришло в голову, что, хотя Маурин пообещала позвонить и не позвонила, он не ощущал ни малейшего приступа беспокойства и ни одной тревожащей эмоции. Это было доказательством того, что лечение закончилось.
Квартира Джорданов была на верхнем этаже здания. Эндрю вышел из лифта. Держа гвоздики, он достал ключ и вставил в замок, и в это время он заметил, что замок поцарапан и дерево рядом с ним сколото. Он дотронулся рукой до этого места, и дверь открылась сама.
Снова ожила тревога, он бросился через зал в гостиную. Там был полный беспорядок. Подушки все были вытащены из тахты. Ящики его стола были выдвинуты, бумаги разбросаны. По середине ковра лежало золотое платье — одно из вечерних платьев Маурин, — свернутое в комок.
Тревога превращалась в панику.
— Маурин! — позвал он.
Он бросился в спальню. Его жена лежала навзничь на кровати. Она казалась такой же нелепо бесформенной, как и золотое платье, брошенное в гостиной на полу. Одна нога свисала с края кровати, на другую она навалилась всем телом.
Эндрю выронил цветы и подошел ближе. Рядом с Маурин лежал автоматический пистолет, который он хранил в тумбочке у кровати. В ту же секунду он увидел широко открытый рот, остекленевшие выпученные глаза и две раны: одна слева в груди, другая чуть ниже и правее.
— Маурин.
Ее левая рука, ладонью вверх, лежала на колене. Обручального кольца не было. Вместо него была розовая отметина вокруг безымянного пальца. Эндрю наклонился и дотронулся до руки. Было ощущение, что он прикоснулся не к Маурин, а к какому-то холодному неизвестному предмету, на который случайно наткнулся в темноте.
Эндрю Джордан почувствовал тогда, что самое ужасное, что могло случиться, случилось.
Глава V
В первые несколько мгновений, совершенно ошеломленный, он сам был словно мертвец, или почти мертвец; лежа рядом с женой на смятом белом покрывале, он смутно сознавал, каким-то последним проблеском интеллекта, что случилось что-то ужасное, но не мог понять до конца, что это был за ужас и к кому он имел отношение.
Он делал все как обычно. Позже у него совсем вылетел из головы весь этот промежуток времени. Когда он вернулся в гостиную, он снова очутился в этом кавардаке выдвинутых из стола ящиков, разбросанных в беспорядке костюмов и платьев. Первым связным образом, включившим его сознание в работу, явилась одна из его спортивных курток, повешенная за воротник на дверную ручку ванной комнаты. Он сидел на развороченной тахте и не понимал смысла происходящего. Он обхватил руками колени и прижал их к груди. На ковре было скомкано золотое вечернее платье Маурин. Он глядел на него и думал: моя теннисная куртка висит на дверной ручке ванной комнаты. Потом, мгновенно шоковое оцепенение исчезло, и действительность происшедшего прорвалась к нему с полным неистовством.
